Анна Каменкова: «Дом построила, квартиру купила, машину вожу»

— Сейчас в театре мне предложили редкий материал о великих людях – Михаиле и Ольге Чеховых, – рассказывает Каменкова. — Ольга – мощная личность, удивительной силы женщина, невероятной красоты, вокруг нее миллионы легенд, она испытала все – огонь, воду и медные трубы. Я играю ее в спектакле «Ничего, что я Чехов?». Она прошла революцию в России, вышла замуж за гениального актера Михаила Чехова, прожили они чуть больше года вместе, Ольга родила дочь… Приехав из России, она умудрилась стать актрисой Третьего рейха. А когда наши взяли Берлин, Чехову увезли в Москву, три месяца с ней беседовали и Абакумов, и Берия, а после этого Ольга вернулась в Западный Берлин, где ее обеспечили и квартирой, и деньгами… Это невероятно! Какие документы она подписывала? Версий масса… А когда ей было под 70, она распродала все и открыла косметическую компанию, которая со временем стала крупнейшей в Европе. Играть ее безумно интересно. И Юрий Грымов смело подошел к постановке, работать с ним интересно, потому что всегда предлагает неожиданные ходы. При этом дает возможность актерам проявить внутреннюю эмоциональную жизнь на сцене.

— Сценариев присылают много, и я, как человек ответственный, все читаю, трачу время на слабый материал. Приходится из этого мусора выбирать хотя бы фантик. Если бы имела возможность обеспечивать себя, то и не снималась бы в проходных ролях. Я ведь давно поставила крест на профессии, достаточно поиграла, поэтому спокойно, без истерик, отношусь к простоям. Но когда вдруг появляются «Три сестры», и у меня роль Маши, но у Грымова ей не 25 лет, когда рассуждения о неудачной жизни – одна история, еще есть надежда, она женщина за 60 – и это совсем другое, тут больше боли… Я жду таких подарков, и они приходят, причем вовремя. Сериал «Тест на беременность» удачно прошел, снимаем второй сезон. Я не люблю играть отрицательных теток, их у меня мало, они ведь должны быть интересными. Говорила режиссеру Мише Вайнбергу: «Давай моя Алла Валерьевна что-то сделает хорошее!» И придумали, что она спасает героиню.

— Наверное, больше 400. Я ушла из Театра на Малой Бронной и с 92-го года в течение 10 лет не снималась. Решила крест на кино поставить. Кормила семью озвучкой, моталась по студиям с утра до ночи. Говорила за Фанни Ардан, Мерил Стрип, Джулию Робертс, Шэрон Стоун, Джульетт Бинош… Работала много, каждый день расписан. Делала то, что люблю, и мне не стыдно за эту работу.

— Да, у меня стаж солидный. Мы тогда с мамой гуляли в скверике у Большого театра, ассистент режиссера там как раз отбирала девочек в этот фильм, просила их читать стихи. Я подошла к ней и сказала: «Я тоже знаю». Она: «Ты маленькая еще». Они хотели девочку постарше. Но я понравилась, и мы с мамой поехали в Белоруссию. На пробах я пошла рассматривать киностудию, и меня долго не могли найти. Снимали в настоящих лесах, там бегали зайцы, лисы… Я говорю, что это лучшая моя работа, в шесть лет я получила главный приз на фестивале в Аргентине за лучшую женскую роль, он хранится на киностудии в Минске.

— Не знаю. Наверное, режиссер замечательный – Лев Владимирович Голуб умел работать с детьми. Это было сказочное время, все меня обожали, в буквальном смысле носили на руках. Я ощущала недостаток такой любви. Около года я провела на съемках с мамой, так она много работала, я мало видела ее дома, а тут мы каждый день находились вместе. Это был год счастья. Мама очень рано ушла. В девять лет папа отправил в лагерь, где меня оставили на пересменку, детей в это время, кроме меня и сына поварихи, – никого. И тут приехал папа и сказал, что мамы больше нет. Дети иначе воспринимают потери, и этот кошмар я только потом ощутила острее. У ребенка словно какая-то защита в психике. Папа решил, что мне не надо быть на похоронах, а потом долго сомневался, правильно ли поступил. Думаю, верно. Я запомнила маму живую – прекрасную, хотя видела, как она болела и похудела от онкологии. Только сейчас понимаю, как ей было тяжело в 38 лет оставлять двух дочерей – 17 и 9 лет, осознавая, что уходит. У родителей были сложные отношения. Они не расписывались, и потом отец нас удочерил – свидетельство о рождении нам с сестрой выдано одним днем.

— Она была талантливым человеком, писала стихи, умела все делать руками: шить, вышивать, вязать… За ночь смастерила мне костюм Снегурочки – такой, что в Большом театре позавидовали бы. При этом работала в двух школах, по ночам проверяла тетради. Все, кто ее знал, говорили: «Когда она входила, становилось светлее». В ней было много терпимости и доброты. Папа – талантливейший педагог, но со сложным характером. Он – гений, а мама при нем. И она все терпела. Многие говорят, что я похожа на нее. Ольга, сестра, после ухода мамы уехала жить к бабушке, а я осталась с папой. Я росла уличным ребенком, детство свободное, но не счастливое. Папа работал, он оставлял мне каждый день рубль, которым я распоряжалась, как хотела. Ходила в диетическую столовую, покупала на 5 копеек хлеб и картофельное пюре, меня жалели и наваливали в тарелку много еды. Папе говорила, что завтракаю, обедаю и ужинаю, а сама покупала мороженое и ходила в кино. Дома жарила котлеты до углей, стирала белье, вещи отца. Меня никто не учил, поэтому все это делала безобразно. Теперь я хорошо готовлю, могу красиво накрыть на стол – для меня это творчество, а что касается уборки, глажки – абсолютно бездарна. Ко всему должен быть талант.

— Да, когда училась во втором классе, играла в опере Русалочку и произносила текст. Мне было проще, чем другим детям, уже опыт имела. А пели в разных составах легенды: Лемешев, Козловский, Ведерников. Я бегала по огромному закулисью, помню запах театра, грима, красок… Это тоже была сказка. Училась средне, с папой ходила в театры, в кружок художественного чтения, в старших классах – в театральную студию… Ну как после этого всего могла не пойти в артистки?! Папа не очень одобрял мое решение, не верил в эту затею. Сестра окончила педагогический, и он надеялся, что и я продолжу династию. А потом ходил на все спектакли, и мне было неловко, потому что он смотрел не на сцену, а на реакцию зрителей и страшно гордился мной.

— После девятого класса решила попробовать и пришла ГИТИС. Надеть было нечего, нашла мамино старенькое полупальто, мне показалось, что я в нем вылитая Мэрилин Монро. Вышла читать «Ярмарку в Симбирске» Евтушенко, а комиссия мне: «Вы бы еще в шубе пришли». А у меня под пальто – совсем тряпье. Начала раздеваться, из карманов посыпалась мелочь, я бросилась ее собирать, вся пунцовая от стыда. Все смеялись. И, видно, на этом эмоциональном всплеске со слезами прочла так, что всем понравилось. Меня допустили сразу к третьему туру. А я обиделась на комиссию за пальто и гордо сказала: «Я только девятый класс закончила, поэтому просто пришла посмотреть, как все происходит». После окончания школы пошла в Щуку, а там такие красивые высокие девушки с роскошными гривами… Я развернулась и ушла. Красивой себя никогда не считала. Папа никогда мне не делал комплиментов. Ушла из Щуки в Щепку, потому что она рядом с нашим домом была. Там все сложилось, и не жалею об этом.

— Да, он меня брал, а еще Марк Захаров – в «Ленком». Но благодаря случаю я оказалась в Театре на Малой Бронной. Мои сокурсники пошли показываться Анатолию Эфросу, а я им подыгрывала. В одном отрывке обмоталась в простыню, потому что меня выловили из пруда, а во втором играла средневекового мальчика в ботфортах – и ноги оказались тоже прикрыты. «Вы, девочка, выйдите к нам в юбочке», – обратились ко мне. А у меня ее нет. У кого-то взяли юбку, у кого-то дырявые колготки. Оказывается, хотели посмотреть на мои ноги. Вышла на сцену опять, мне сразу: «Можете идти». И тут ко мне подошел завтруппой Григорий Лямпе: «Будешь дурой, если сюда не пойдешь». Я: «Ведь Эфрос не видел». И меня повезли к Анатолию Васильевичу, приехали домой к нему, сижу, думаю, как буду показываться, на меня внимания не обращают. Так час, два. А в конце Эфроса спрашивают: «Девочку берем?» Он посмотрел на меня: «Берем».

— Он вызвал меня в кабинет, прождала его часа два. Он: «Садись. Как ты могла предать? Мне достаточно одного звонка, и тебя ни один театр не возьмет!» Мне было страшно, рыдала. А Царев не разговаривал со мной пять лет. Мы с мужем часто обедали в ресторане ВТО, встречала его там, здоровалась, но он делал вид, что не замечает. А потом подошел сам и сказал: «Слежу за вами, горжусь». Простил.

— Да, он уже работал там. Анатолий старше меня на 15 лет, так же, как папа старше мамы и муж сестры Ольги. Видимо, Фрейд срабатывает. С Толей мы начали жить вместе, когда мне был 21 год. Он очень талантливый режиссер, поставил три спектакля со мной – лучшие в жизни. И все, больше не захотел. Говорит: «Тарковский тоже сделал всего семь картин». У него сложный характер, как у всех одаренных людей. Потрясающие ходы придумывал, разбирая роли. Когда у артиста выстроены линия, рисунок, ему легко – он выйти на любую эмоцию. Толя потрясающе придумывал мне сцены и в кино. Я приходила на площадку, настаивала на своем, и режиссер понимал, что я права. За этот талант его и полюбила. А он уже 20 лет, к сожалению, не хочет работать. Я благодарна ему, что он мне, как актрисе, дал платформу, на которой стою и могу отстаивать свое мнение.

— Родила его вопреки всему. Я забеременела, а врач по медицинским показателям отправила меня на аборт. В истерике пришла домой, и Толя позвонил нашей близкой подруге – гинекологу. Она сказала, чтобы я приехала к ней, взяла на себя жуткий риск – неизвестно, что могло случиться со мной. Два месяца пролежала на сохранении, и все это время меня ждала картина «Визит к минотавру». Помню, как там все оберегали, заботились, я толстела на глазах, оператор выискивал нужный ракурс, костюмеры – свободный плащик или шубку. Такого внимания, любви и нежности на работе я получала разве что в детстве, на своем первом фильме. Сережа – это подарок. Я не представляю жизни без него. Случались всякие ситуации – если бы не сын, меня могло уже и не быть. Он смысл моего существования. Я ведь активно работала, когда он рос, поэтом за два-три дня, которые проводила дома, замучивала его зоопарками, музеями, мультфильмами, детскими кафе… К вечеру он падал от моря впечатлений. Любимая наша забава перед сном – поговорить за жизнь. Я укладывала сына, ложилась рядом, и мы шептались, обсуждали все проблемы. Думаю, что в этом соль воспитания. У Сережи не было никогда режима, чтобы в девять – без разговоров спать. Помню, снимали дачу в Кратово, он капризничал, я завернула его в телогрейку, и мы вышли посмотреть на небо. И Сережа завороженно наблюдал за звездами, как они падали, и помнит это, хотя тогда ему было два с половиной года. Да, и переходного возраста его не помню. Учился он неровно, но много читал. Педагог по истории говорила мне: «Не знаю, что с ним делать. Тема – «Сельское хозяйство во Франции XV века». А он выходит к доске и начинает рассказывать о Черчилле. И столько интересной информации выдал, все слушали. Не знаю, что ставить: «два» или «пять». И в институте слегка бездельничал, вылезал за счет авторских письменных работ, никогда ничего не выдергивал из интернета. Я не знаю ни одного языка, у сына с пяти лет был английский, а с шести – французский. Сегодня он говорит на них свободно. Поступил сам на бюджетное отделение юридического в ВШЭ (Высшая школа экономики. — Прим. «Антенны»), хотя конкурс там огромный. Он занимается авторскими правами драматургии, ездит по разным странам. А еще переводит пьесы, и их ставят. И каждый свой перевод сначала присылает мне, и мы потом обсуждаем пьесу. Сережа у меня первый и лучший друг.