«Самыми счастливыми были первые два месяца младенчества. В отличие от многих мужчин, муж не боялся брать новорожденного сына на руки. Он купал его, укладывал спать и подстригал ему ноготки, хотя это боялась сделать даже я.

Сын рос довольно болезненным мальчиком. На семейном совете решили в садик пока что не вести. Я уволилась с работы, занималась домом и сыном, подрабатывала на фрилансе, муж обеспечивал семью.

Когда все изменилось? Наверное, когда сыну было года четыре. Шебутной, сверхреактивный ребенок. К тому же такой возраст — когда «в каждом маленьком ребенке есть по 200 грамм взрывчатки». Помните такую песенку из мультика про маму-обезьянку? В нашем же сыне взрывчатки полкило, не меньше. Конечно, он уже начал хулиганить, веселиться изо всех сил, уже не слушался так беспрекословно, как раньше. А еще он был очень шумным. Мужу же после работы все чаще хотелось тишины.

«Иди, угомони его», — отправлял он меня разбираться с четырехлетним карапузом.

«Муж обвиняет меня, что я испортила сына своим воспитанием»
Фото
Catherine Delahaye / Stone / Getty Images

Сначала я над ним подтрунивала: мол, хочет остаться «добрым полицейским» в детских глазах. Получается же, что ругается только мама, а папа всегда хороший. Но мне быстро это надоело.

«Может, ты сам пойдешь с ним пообщаешься?» — однажды я все же не выдержала.

«Но это же твое воспитание», — невозмутимо парировал супруг.

«А ты, получается, не при делах?»

«А я работаю! Мне его некогда воспитывать. Просто ты слишком мягкая, вот он и сел тебе на шею. Не можешь договориться с ребенком».

С этого момента мужа стало не узнать. На любой проступок ребенка он подчеркивал, что все это результат моего неправильного его воспитания. Теперь у него даже в речи появилась дистанция: был «он» — такой весь правильный трудяга, и были «мы» — которые вечно все ломали, портили и неправильно себя вели. Да еще и на шею сели ему, кормильцу.

«У тебя есть выходные, пожалуйста, воспитывай!» — взрывалась я.

«Мне можно хоть в какой-то день отдохнуть?» — психовал он.

При этом он действительно любящий папа: ему нравится обниматься с сыном, во что-то с ним играть, общаться. Ровно до первого замечания. Все должно было быть либо идеально, либо без его участия. А если с его участием, то желательно не очень долго. Дозированно.

«Я устаю на работе, можно мне хотя бы дома немного спокойствия!» — возмущается он на мои замечания.

Самое печальное, что сын по мере взросления тоже все это замечает. Он все чаще старается «не отсвечивать» при папе, как можно меньше его о чем-то просить. Получилось, что мы с ним такие заговорщики против отца и мужа: если что-то случается, ребенок идет ко мне, чтобы решить, как лучше рассказать это папе и рассказывать ли вообще. Раньше для меня такая ситуация была дикостью. Теперь стала реальностью.

«Муж обвиняет меня, что я испортила сына своим воспитанием»
Фото
Westend61 / Getty Images

Дальше — больше. Муж стал неохотно оставаться с ребенком дома. Если мне куда-то надо: в магазин, на почту, на родительское собрание, приходится проходить через целую процедуру упрашивания. Он кривит рот, демонстрирует жуткое недовольство, говорит, что ему некогда. А потом «снисходит» до согласия. Так что я все чаще стараюсь брать сына с собой, только чтобы лишний раз ни о чем не просить и не оставлять их наедине: это чревато скандалами.

В какой-то момент мне даже показалось, что семьи больше нет, что муж нас не любит, а только терпит. Но потом я отмела эту мысль как несостоятельную: он ведь искренне переживает, когда кто-то из нас болеет, поддерживает сына перед конкурсами и выступлениями. Скучает, когда мы уезжаем на каникулы. Но при всем этом очень отстраненно себя ведет. Такое впечатление, что у него расстройство личности: в нем живут два человека. Один — нежный и любящий папа, другой — тиран, которого все бесит.

 Подруги говорят, что я слишком многого от него хочу. Не пьет, деньги зарабатывает — что еще надо. Мол, нечего на мужика еще и воспитание ребенка перекладывать. А я считаю, что это неправильно. Но объяснить супругу, что своим поведением он сам лишает себя сына, у меня не получается.

Может быть, действительно я не права?