Чтобы она выглядела так, как она выглядит сейчас, я на нее работала десять лет. Уйму раз все переделывала, потому что строителей-профессионалов встретила только на пятом году своей «стройки века».
Дом снаружи светло-зеленый, внутри стены во многих комнатах оклеены салатовыми обоями, зеленоватый диван в гостиной. Зеленый – это мой цвет. Он успокаивает, и как мне кажется, защищает в трудную минуту. А мой внук Стас утверждает, что это цвет надежды. Уверена, любимые цвета определяют характер человека, его отношения с миром. Поэтому я себя и поселила за городом, чтобы чаще видеть зелень.
Я вдохновляюсь природой. И меня радует, что у меня на участке есть и живой лес, и специально посаженный кустарник, и клумбы. За цветами и клумбами следит помощница. Я бы и сама с удовольствием занималась этим. Но, увы, не могу. Уже в 30 лет у меня обнаружили остеохондроз позвоночника. Я ведь росла в годы войны, питались тогда плохо, не хватало кальция. И кости у меня хрупкие, тонкие, как пергамент. Уже было шесть переломов, так что приходится себя постоянно беречь. Однажды на концерте я побежала за кулисы (а они оказались деревянными, лишь внешне задрапированными тканью), сильно ударилась и… три ребра сломала. И я постоянно говорю себе: падать мне категорически нельзя – ни духом, ни тем более физически.
Вне сцены я немножко дикая. Не коллекционирую друзей. У меня дома нечасто бывают гости.
На участке у меня есть «павильон воспоминаний», в котором я храню все подарки от зрителей. Моя публика не самая состоятельная, и подарки обычно скромные. Правда, один раз нефтяники во время концерта вышли на сцену и надели мне на плечи енотовую шубу. В Барнауле мне как-то преподнесли красивый жакет из норки. В моем музее есть и фарфоровые вазы, и куклы, одетые, как я. Там же стоит и пианино первого моего мужа и первого моего художественного руководителя Сан Саныча Броневицкого. На этом инструменте Сан Саныч играл и сочинял для меня песни. Я никогда не позволяла себе что-то передаривать или выбрасывать. Однажды со сцены я сказала зрителям: «Спасибо вам, когда-нибудь этот подарок заговорит вашим голосом». Человек жив, пока его помнят. Нельзя сказать, что у меня на участке Эрмитаж, но там достаточно «молчаливых голосов», которые олицетворяют доброе отношение ко мне.
Например, многие знают, что я коллекционирую кофейные чашечки, и мне часто их дарят. А палехскую шкатулку с моим портретом подарили поклонники в 1967 году к моему 30-летию. Собрали деньги и отправили их в Палех с моей фотографией, а потом на сцене вручили эту красоту. Там еще надпись: «Любящие Вас ленинградцы». Я, когда увидела эту вещь, просто потеряла дар речи.
Когда-то в Петербурге была «королева бриллиантов» – артистка Вера Нехлюдова, которая пела в ресторане «Медведь» для купцов, и они бросали на сцену ей драгоценности. Может, зная об этой истории, первый мэр города Анатолий Собчак присвоил мне титул «Королевы песни Санкт-Петербурга». А вот Валентина Матвиенко, будучи губернатором, сказала: «Вы не родились в этом городе, поэтому не можете получить титул почетного гражданина». Это же чиновничий абсурд! Впрочем, самое ценное для меня звание – народной артистки СССР, потому что оно вымученное. Мне не хотели давать его – сказали, что я иностранка. И вот на одном из концертов на сцену вышла моя поклонница из Житомира и обратилась к залу: «Пожалуйста, встаньте! Эдита Станиславовна, именем советского народа мы вам присваиваем титул народной артистки!» После этого обком партии забросали возмущенными письмами. Через полтора года мне это звание все-таки присвоили. Благодаря моей публике.
