Иван Охлобыстин: «Замуж нужно выходить девственницей»

Я был с семьей и друзьями в Греции. 22 июля поднялись на Афон. Шли 7 часов! Наверху мне подарили старинный компас и евангелие на греческом языке. Мы, кстати, в ту поездку потом еще раз на Афон поднимались, втроем с сыновьями. Заночевали прямо на горе в храме, утром вышли на вершину, внизу бездонные пропасти, долины, море, облака – как во «Властелине колец», красота неистовая! Сели на пике. Говорю: «Ребята, надо сделать что-то такое, что запомнится на всю жизнь. Хочу взять с вас обещание, что вы сделаете то же самое, когда у вас будут сыновья. Давайте вспомним стихи». Вася прочитал Есенина, «Положили меня в белой рубашке под иконами умирать…» Я – Мандальштама. Савва тоже пытался прочесть стихотворение, но на второй строфе выяснилось, что это какой-то рэп, и мы запретили ему читать, чтобы не опошлять момента.

Самое ужасное, что нет. Со всеми поговорил – то же самое: люди пытаются что-то ощутить, но понимают, что какими были в 12 лет, такими и остались, за исключением приобретенных переломов. Конечно, сейчас я не столь энергичен и заинтересован в познании мира. Но, в принципе, процентов на 98 все то же самое.

В горы ходить. На велике кататься. Мордобой на татами, в разумных пределах, конечно. Периодически компьютерные игры. Вот вчера смена закончилась в 10 вечера (актер снимается в сериале «Беглец». – Прим. «Антенны»), пришел домой, наткнулся на компьютер и с таким удовольствием до трех часов ночи сидел… Уснул счастливый! Утром встал, пошел чистить зубы, прошел мимо ванной и опять сел играть. Нравится с семьей тусить, в кино ходить. Это очень смешно, потому что идем «цыганским табором» и всех пугаем. Обычно ночью, чтоб народу поменьше было. Набираем попкорна, газировки, шумим, обсуждаем, вкусы и оценки у нас часто расходятся. Из недавнего понравился «Зверополис». Оксанка его потом раз семь в домашних условиях смотрела.

Я очень деликатно к этому отношусь. За мной тянется шлейф прожитой жизни, очень противоречивой, не хочется будоражить общество и вызывать дополнительную критику. Нужно, чтобы люди подзабыли очень уж запомнившиеся образы и ходили не на доктора Быкова, а на смиренного отца Иоанна, «картавого инвалида». Когда патриарх скажет, что можно, вернусь, потому что там я чувствовал себя наиболее комфортно. Церкви я искренне предан. Потому что то, что у меня есть семья, – это ее заслуга, если не считать нашей мизерной лепты. Когда мы с Оксанкой встретились, и я, и она висели над пропастью на одной руке. Время было такое, звонкие 90-е, все на разрыве, на краю. В буквальном смысле. В первый год совместной жизни обожали ходить по мостам, любимый у нас был на «Парке культуры», раз сто прошли по этой сетке. Паркурщиками (паркур – экстремальное увлечение, перемещение по городу с преодолением препятствий. – Прим. «Антенны») были, правда, тогда это так не называлось. Лазили везде, где можно, жесткая веселуха, абсолютное безумие… Но при этом очень хотелось «сообразить» жизнь, сделать ее логичной. Слава Богу, что в тот момент, когда мы зацепились друг за друга, нам хватило мудрости. Мы поняли, что сожжем друг друга, потому что и Оксана – огонек, и я тоже. Меня часто спрашивают: как вы пришли в церковь? Рассказываю, никто не верит.

А произошло так: была Оксанка, был я, мы висели над пропастью. И мы поняли, что нам нужно найти что-то, что бы нас стабилизировало. И поскольку мы не самые умные люди, исходили из простейших принципов: Бог ошибок не делает, и если мы родились в России, это будет православие. Нашли священника, и с тех пор он наш духовник. Когда какой-то скандал, мы на себя не рассчитываем, звоним ему, едем, разговариваем, миримся. Понимаем, что ругаться без толку, куда – детей столько. Даже если будем искренне друг друга ненавидеть и стоять за дверью с топором, все равно никуда не денемся. Вот так, как говорят друзья, два больших минуса сложились в один большой плюс. Мы всегда жили в свое удовольствие, просто в какой-то момент его «переформатировали».

За нашу короткую жизнь мы все равно не сможем все понять, поэтому волей-неволей вынуждены быть фанатиками, верить в то, что не осознали. Доверяться, следовать сердцу. Я к этому пришел лет в 19, и когда пришел, все наладилось.

Мои – жесткие 10 процентов. Я бы не выдержал то, что делает она. Моя задача – зарабатывать деньги и периодически пучить глаза на дочек, чтобы чего-то не делали. Выпучиваю, а сам думаю: «Господи, что ж ей сказать, она же девочка…» Но что-то говорю, конечно. Еще заправляю свечи в канделябр и ставлю Баха. Его у нас, правда, не все любят, тысячу раз крали флэшку и ломали источающий источник. Хозяйством занимаюсь, хоть и не очень хозяйственный человек, но теперь во мне это есть. Деревья люблю сажать… Я «обслуживающий персонал» этой большой веселой тусни, и мне это нравится.

До сих пор каждый взгляд ловлю! Она мне очень нравится. Люблю, когда она веселая. А это бывает практически всегда. Как проявляется? Ругается на меня периодически… Знаете, вообще ничего не меняется, когда все нормально. Если любовь произошла, ничто не может на нее повлиять – ни время, ни уголовный кодекс, ни политическая ситуация в стране. Жили они долго и счастливо и умерли в один день… от одной гранаты.

Не дай Бог! Одну-то я еще выдерживаю. И искренне восхищаюсь, без осуждения, людьми, которые умудряются поддерживать в течение жизни несколько связей, они для меня какие-то древнегреческие боги. Потому что у меня нервов на вторую женщину не хватит (смеется).

Они посмотрели на нашу профессию со стороны и относятся к ней трезво, не романтизируя, но и не умаляя заслуг. Анфиса учится на креативщика (старшая дочь актера выбрала в качестве профессии связи с общественностью. – Прим. «Антенны»). Еще шитьем увлекается. Мы купили ей машинку, ночами сидит, строчит. Вчера вот джинсы мне подшила. Дуся – биолог, в этом году перешла на бюджет, чем мы искренне гордимся. Варя в следующем году будет поступать на медицину, Вася тоже размышляет в этом направлении. Варя, кстати, еще поет и играет на гитаре. Лет в 7 сама сказала, что хочет научиться. Нашли педагога, и он пять лет с ней занимался.

Всех заранее ненавижу, но понимаю, что придется смириться. И принять то, что после стирки нужно будет помимо своих носков искать еще и дополнительные. А если серьезно, конечно, догадываюсь, что они влюбляются, встречаются, но в их личную жизнь не лезу. Сейчас у них в приоритете учеба, надо окончить институт, реализоваться в жизни. Хотя это все и не маниакально, в здоровых пропорциях.

Когда мы с Оксанкой поженились, был период, когда жили с ее родителями. Очень комфортные были отношения, у нее замечательные папа с мамой. Валентина Степановна поругивалась на меня периодически, а Владимир Евгеньевич всегда был на моей стороне.

Не думаю, что это правильно. Девчонки влюбляются, руководствуются чем-то своим. К тому же если бы мне проводили проверки родители Оксаны, я бы в жизни на ней не женился, потому что я был очень противоречивый чувак. Просто нет никакой надежды. Поэтому буду дистанцироваться и смиряться.

Замуж они должны выходить девственницами, естественно. Они это знают. Ведь что такое свадьба? Ты же по сути приносишь себя в жертву другому человеку. Ты осознаешь, что ты отдал, и что отдали тебе. И от этой чистоты возникнет взаимное уважение. У меня был дивный случай на эту тему. Однажды, когда я еще служил в церкви, ко мне пришел один человек и пожаловался на проблемы с дочкой: «Вышла из-под контроля, возвращается в три часа ночи. Мне хотелось бы, чтобы вы с ней поговорили». «Сколько ей лет?» – спрашиваю. «13». Я обалдел: в этом возрасте Анфису еще мусор выкинуть отпустить боялся. Назначили встречу, не в храме, чтобы не пугать, а рядом в суши-баре. Пришла девочка. Гот – вся в черном, брови так красиво выщипаны. Вижу – чувствует, что не буду ни осуждать, ни оценивать, понять хочу. Начинаю разговаривать: «Ты же молоденькая, чего тусить, неудобняк. Вот вы в клуб приходите, курите же там?» «У нас не принято». «Выпиваете?» «Нет». «А вдруг на тебя посягнет кто-нибудь?» «У нас считается, что девушки должны выходить замуж девственницами». И я так проникся уважением к этой культуре!.. Подумал: «Почему мои дети не готы?» «А что же вы делаете до трех часов ночи?» – спрашиваю. «Общаемся, чай пьем, музыку слушаем». Я, кстати, не поленился, съездил на Горбушку, купил все, что она назвала, послушал – это прекрасно.

Нет, конечно. Любовь – что-то нечеловеческого разумения. Не могу объяснить сущность наших отношений с Оксаной. Она не дружеская, не эротическая, не бытовая, это нечто надмирное. Мы по сути один человек, со всеми плюсами и минусами. А дружба предполагает наличие двух личностей. У нас, бывает, собирается за столом компания и по какому-то вопросу у всех разное мнение.

С Федором Бондарчуком однокурсники, это даже не дружба, а такое «кузеновство». Машка Голубкина – прям член семьи, Димка Харатьян тоже. С Мишей Пореченковым в хороших отношениях, с Костей Хабенским приятельствуем. Он мне бесконечно нравится, мягкий, интеллигентный человек, изорванный внутри, состоящий из боли. Я его уважаю.

Михаил Олегович для меня уже родственник, потому что он Анфискин крестный. Мы, кстати, с ним кардинально расходимся в политических взглядах. Он представитель крайне либеральной среды, я – противоположной. Его корят за то, что общается со мной, меня – за то, что общаюсь с ним. Отвечаю: «Ребята, есть вопросы выше». А потом он человек приятный, удивительно внимательный и скромный. Со стороны никогда не скажешь, потому что ему приходится в силу популярности отбиваться, чтобы сохранить личное пространство. В житейском отношении не раз выручал меня и делал это всегда стесняясь из-за того, что помогает. Просто золотой человек. Может хулиганить иногда, но это такое детское, он большой ребенок. Анфиска его обожает, у нее даже его портрет висит над кроватью.

С некоторых пор. Сначала не распознавал запахи, только яркие, и особо об этом не задумывался. А потом мне сломали нос, когда сдавал на черный пояс по карате. То есть он у меня уже был сломан, а тут, видимо, выправили ударом перегородку. Вечером отметили наши спортивные достижения, домой пришел поздно и на следующий день в угрызениях совести отправился в парфюмерный магазин покупать жене подарок. Вхожу и понимаю, что чувствую все вокруг, включая упаковки от духов и металлические полки. Обострение обоняния было месяца полтора, потом прошло, и слава Богу, потому что это беспокойно: идешь мимо человека и чувствуешь все, что он ел. Но к запахам с тех пор стал относиться внимательнее. Кстати, я мудро распорядился данным мне талантом, понимая, что он не навсегда, и выбрал несколько ароматов, которые мне соответствуют. Пользуюсь ими уже много лет. Я белесый, глаза неопределенного серо-голубого цвета, и мне идут яркие запахи. Любимый – «Черный афганец» Nasomatto (древесный фужерный аромат. – Прим. «Антенны»).

В одежде я человек простой. Надо мной дети смеются: «Папа, ты с закрытыми глазами одеваешься, у тебя все фирменное, но все не в колор». Говорю: «Детки, сначала ты работаешь на моду, потом мода – на тебя». Во-первых, я уже дядька взрослый. Во-вторых, жениться не надо, и детей полно. Так что у меня полный набор причин для того, чтобы ходить хоть в картофельном мешке.

Нож. Всегда ношу с собой. Хотите, расскажу, как я сделал Оксанке предложение? Мы сидели, я сказал: «Оксанка, выходи за меня замуж!» Она ответила: «Как я могу? Я же не вижу твоего сердца». Я достал нож и сделал разрез на груди: «Вот, трогай!» Она потрогала и сказала: «Дурачок. Сердце слева…»