– Как сказал мне один космонавт: «Лучше самой острой памяти – самый тупой карандаш!», – замечает он, глядя на то, как я включаю два (на всякий случай) диктофона. – В космосе все пронизано радиацией и происходят иногда такие моменты: человек что-то делает, потом – раз, и белый лист. Поэтому они все действия записывают. Переложил телефон налево – записал, отвернул болт – записал. Иначе не двинешься в пространстве. Или еще рассказывали: у последнего космического туриста Лалиберте началась паническая атака. Мы же на Земле не можем проверить долгое воздействие невесомости. А там может случиться такое, что человек хочет выйти. И его скотчем приматывают.
Ого! А ведь кажется, как романтично – в космос полететь.
А на самом деле это для супервыживающих людей, не для обычных. Когда «Экипажем» занимались, были в центре космических полетов, я там общался с людьми. Спрашивал: вас тошнит? Они: все время. Просто не обращают на это внимание. У Гагарина в космосе задача была одна: выжить. Причем сначала проходила проверка на психологическую готовность. Сообщили Титову, что он летит в космос, и у него поднялся пульс. Сообщили Гагарину – у него пульс не поднялся. Какая степень концентрации.
Вы рассказываете такие подробности, а ведь не играли космонавта. Просто эта тема интересна? Коллекционируете истории?
Меня интересуют деятельности, которые не совмещаются с человеческой жизнью. Понимаешь, что там какие-то сверхлюди.
Вы таких героев и на экране воплощаете. А как выбираете проекты? Считается, что ваше участие гарантирует успех, но, значит, и вы выбираете успешные истории. Это чутье приходит с опытом?
Вообще, это очень просто. Сценарий и кто это делает – все. Кино – это коллективное действо. Моя задача – быть максимально полезным на площадке для дела, о котором мы договорились. Как, собственно, и у всех. Должен быть режиссер, за которым я с удовольствием пойду и буду пытаться и воплощать его задумки.
Как вы определяете, что пойдете за человеком с удовольствием?
У нас же есть такое удивительное качество – речь. Если говорить про Алексея Юрьевича Мизгирева (режиссер «Дуэлянта». – Прим. «Антенны»), мне было с ним интересно даже не потому, что он окончил философский факультет университета. И не потому, что он бросил это и занялся самой интересной деятельностью – кинорежиссурой. Это должность небожителя, ты создаешь миры. А потому что он очень глубокий режиссер, который создает понятную сейчас ткань через язык и детали того времени. Еще мне важно, насколько интересно с этим человеком, которого ты будешь исполнять, провести полгода или год жизни. Все люди, которых я играл, интереснее меня во много раз.
Да? Герой «Дуэлянта», граф Беклемишев, например, чем интереснее?
Еще поискать такую трагическую судьбу!
Он далеко не положительный герой, но вы его для себя оправдываете?
Я должен был жить за него. А если живешь за человека, должен найти оправдание для его жизни.
Когда вы играете персонажей из другого времени, замечаете, что люди изменились? В ХIХ веке были другие понятия той же чести, например?
Люди меняются каждый день. Лев Николаевич Толстой сказал: «Человек – существо текучее». Было бы нелепо, если бы мы вели себя так же, как тогда. Для этого и существует процесс воли. Когда актер должен погрузить себя в эту атмосферу, он должен знать про этих людей. Здесь и начинается исследование величайшее. Для того же Беклемишева я изучил все, что мог: пушкинскую эпоху, прочитал огромное количество литературы про дуэли, вообще, из-за чего все происходило – вы представляете все эти нюансы? Сейчас трудно понять, что это было дворянское развлечение. То есть самим смыслом дуэли люди повышали свой статус. Тут же появилась бюрократия: оскорбление первой степени, второй и так далее. Точнейшие правила, которые должен соблюдать. Откуда перчатка как вызов появилась, знаете? Дело в том, что были разные виды оскорблений. Оскорбление словом – одно, а если действием или покушением на действие – тогда точно надо стреляться. То есть если человек замахнулся на другого, или, не дай бог, ударил – точно стрельба. Причем, на невыгодных условиях. Поэтому перчатка – это когда в твою сторону что-то летит, и, значит, не ответить невозможно. Так и проверяли людей.
А до какого возраста, считаете, формируется характер?
Мне сложно говорить, я занимаюсь необычной деятельностью. Актерство неестественно для человека, потому что большую часть жизни ты живешь за других людей. И пропускаешь собственную личную жизнь. Большую часть года по 12 часов в день ты занимаешься другим человеком. Если хочешь добиться успеха. Если занимаешься собой, ничего не добьешься. Даже не успеха, это кратковременная и зыбкая субстанция. Как великий Брандо сказал: «Кинозвезда – это человек, сидящий на сахарном троне во время дождя». У меня одно место действия – на площадке. Я жду этого: когда мы начнем с партнерами разбирать и находить правильные ходы. И кино – при правильной подготовленности всех – это высшая импровизация. Константин Сергеевич Станиславский в книге «Работа над собой в творческом процессе переживания» в главе «Воображение» писал: представьте себя на арктической станции или на съемочной площадке, где нужно быть еще более подробным. Вообще, мне нравится подробность. Это самое интересное, что может быть.
С детства не люблю замечания
Была у вас работа, после которой вы поняли, что больше ничего не страшно?
После фильма «Папа», где я был режиссером, автором сценария, продюсером и актером, исполняющим одну из главных ролей. Тогда какое-то время думал, что мне ничего не страшно, но оно быстро закончилось. Потому что, как говорят в кинематографе там, за бугром: ты настолько хорош, насколько хороша твоя последняя работа. Невозможно продержаться на прошлом. Каждый раз все заново.
Режиссуру для себя пока отложили?
Я занимался ею так эмоционально! У актеров в кино дистанции спринтерские. Ты должен – бам – рвануть максимально, чтобы догнать тех, кто долго бежал. Стоп, снято – и заново. И дальше копить энергию, как атомный реактор, чтобы быть готовым в любой момент. Режиссер же энергия постоянная, ты действуешь все время, даже когда нет действия на площадке.
Как актера во взаимоотношении с режиссером вас стимулирует похвала или критика?
У меня одна задача – проскочить без замечаний. Как ее добиваюсь – это мое дело. Не говорю про критику, это уже следующий этап, серьезный разбор. Я не люблю замечания, ни в каком виде. И никогда их не любил, поэтому, наверное, и не очень в школе нравилось учиться, слишком там много замечаний. А критику я с удовольствием послушаю, если она есть.
А когда вы разбираете историю на площадке, партнеры просят у вас советов?
Вообще, эта деятельность не особенно подразумевает советы партнеру. В редком исключении, если чувствуешь, что можешь помочь, но только в виде предложения, а не совета. Это важнейший элемент, которым не занимаются, – этика артиста. Как он должен себя вести по отношению к себе, к партнерам. Данный кодекс многим людям непонятен. Хорошие актеры рядом делают так, что ты начинаешь играть лучше. Поэтому я очень люблю работать с талантливыми людьми, которые любят эту профессию.
Тема отцов и детей
Ваша дочь Маша тоже актриса, но вы вместе ни разу не снимались. Почему?
Должна быть какая-то очень естественная история, чтобы работать с ребенком своим. Но так или иначе совместная деятельность у нас присутствует. Она сейчас как режиссер делает документальную работу, которую мы вместе придумали. Про театр кукол в Новокузнецке (мама актера Наталья Никифорова была главным режиссером этого театра. – Прим. «Антенны»), и про куклотерапию: когда дети с ограниченными возможностями участвуют в спектаклях. Меня так лечили. Я в детстве сильно болел и не ходил. А мама дала мне Буратино: он делал шаг, и я с ним. Тогда лежал в больнице долго и у меня был «человек», с которым мог общаться.
Вы не раз признавались, что для вас важна тема отцов и детей – и фильм «Папа» сняли, чтобы попросить прощения у родителей…
Это важнейшая тема моей жизни. Я очень благодарен и маме с папой, и родителям своим в театре – моим учителям Школы-студии МХАТ Олегу Павловичу Табакову, Ивану Михайловичу Тарханову, Виктору Карловичу Монюкову-Франкэ, Василию Петровичу Маркову. Это те части моей жизни, за которые я держусь. Секрет вам открою: видите, у меня две монетки на шее? Вот этот червонец золотой – величайшего артиста Евгения Саныча Евстигнеева. А второй червонец, только советский, не зная о первом, подарил мне другой величайший артист абсолютно другого качества – Олег Палыч Табаков. Вот я, как корова, хожу теперь и слушаю звон двух золотых на шее. Чтобы понимать степень ответственности. Это моя медитация.
Чувство сыграть нельзя
Вы сказали, что когда работаете, живете за персонажа. А вам нужен восстановительный период, чтобы потом прийти в себя? Сколько времени?
Как только съемки заканчиваются, персонажа откидывает катапультой. Стоп, снято – улетел в пленку! Все, его нет в твоей жизни. Ты переоделся, сидишь – свободный ящик. Если роль была связана с тяжелыми физическими нагрузками, когда у тебя отбиты руки-ноги и ты приведен в состояние человека, когда не можешь физически подняться, тогда время нужно. У меня была картина «Край», где я девять месяцев жил в ледяной воде, два раза меня чуть не убили… Конечно, мне надо было прийти чуть-чуть в себя. Хоть недельки две. Человек быстро приходит в себя.
Есть что-то еще в жизни, что вам интересно так же, как ваша профессия?
Она мне позволяет охватить настолько разные сферы! Вот сейчас занимаюсь баскетболом. Мы снимаем картину «Движение вверх», и я должен освоить роль тренера. Сейчас весь там, внутри, в схемах, изучаю, как работает все. Другая деятельность совершенно.
А вы вообще болельщик?
Я всегда смотрю спорт высших достижений. Меня не интересует результат, меня интересуют проявления. Как человек борется с собой.
Осталось что-то, о чем еще мечтаете?
Мечтаю? Чтобы сценаристам приходило вдохновение и писали, не останавливаясь, с учетом моей индивидуальности. Ни о чем определенном не думаю. Я как на рыбалке, забросил удочку – и не знаешь, что там попадет. Опустил и жди. Что твое – будет твое, что не твое – твоим никогда не будет.
Сыграв столько разных историй в кино и по следам своей жизни, можете сказать, что нашли ответ на вопрос, что такое любовь?
Для человеческого существования это основа. Опасная, интересная, разрушающая и возрождающая. Чувство сыграть нельзя. Можно сыграть действие. Причем не только физическое, а внутреннее. Желание. Так вот любить – это желание касаться. Будь то человек, будь то мечта, будь то звезда. Коснуться мечты – это и есть любовь.
…Выключая диктофон, обращаю внимание на телефон артиста: «У вас не смартфон. Соцсетями не пользуетесь?» «Я не настолько одинок, – улыбается Машков. — Хотя, может, упускаю лайки? Как рассказывал мне один психиатр, все люди нуждаются в „поглаживаниях“, проявлении внимания. Для ученого необходимо одно „поглаживание“ в год от коллеги. А для актера – 500 в день от незнакомых людей. Мне хочется тешить себя мыслью, что я пока ближе к ученому».