В современном мире суррогатное материнство не считается чем-то постыдным. К нему обращаются многие звезды, например, Божена Рынска, Сара Джессика Паркер, Ольга Слуцкер, Робби Уильямс и другие. Но вы задумывались когда-нибудь, что ощущают суррогатные мамы? Публикуем анонимную колонку женщины, которая родила ребенка для своей сестры.
«Меня зовут Катя. Мне 27, и у меня уже есть двое детей. А еще у меня есть старшая сестра. Свете 35, четыре года назад она вышла замуж во второй раз. Первый муж бросил ее, узнав, что у Светы рак шейки матки.
Болезнь, к счастью, в прошлом. Свете успешно сделали операцию, у нее полная ремиссия. Она счастлива в новом браке, но….
Без этого проклятого «но» никуда. Муж Светы сам из многодетной семьи. И всегда мечтал, что малышей у него будет минимум трое. А моя сестра, как вы понимаете, родить сама ему не может.
Скажете, есть же суррогатное материнство. Согласна. Но в мегаполисах с этим, может, и просто. А у нас небольшой городок, все друг друга знают. Попробуй еще найди сурмаму, а потом еще и выдержи взгляды, слухи и сплетни. Да и денег на то, чтобы ей заплатить, не было и нет.
Два с половиной года назад сестра пришла ко мне с идеей, которая мне показалась безумной. Она предложила мне родить ребенка для нее.
«Ты с ума сошла? — я еле сдерживалась, чтобы не заорать на Свету. — Как ты себе это представляешь? Инсеминация? Мне шприцом вводят, прости, сперму твоего мужа? Ты понимаешь, что в таком случае это будет его ребенок? Но не твой! Не уверена, что моему мужу это понравится».
Света молчала, пережидая, пока я выплесну эмоции. А потом спокойно сказала:
«Я заморозила яйцеклетки».
«Ты… что сделала?»
«Заморозила яйцеклетки».
Оказалось, когда Света еще была в первом браке и узнала о диагнозе, они с бывшим мужем первое время обсуждали возможность стать родителями после лечения. Тогда Света и прошла эту процедуру, не сказав об этом ни родителям, ни мне.
«Ты можешь быть суррогатной мамой, — сестра говорила спокойно и уверенно. Она уже все продумала. — Генетически этот ребенок не будет иметь к тебе никакого отношения. На процедуру ЭКО мы деньги найдем. А лучшей кандидатуры у меня нет. Ты мне самый близкий человек. У тебя уже есть чудесные малыши. Помоги и мне стать мамой. Стать счастливой».
Я была в шоке. Нет, нет и еще раз нет — я повторяла это раз за разом. Но вы не представляете, какому прессингу меня подвергли. И она сама, и родители — уговаривали, умоляли, упрашивали… чуть ли не на коленях стояли.
Первым сломался мой муж. Спустя какое-то время сдалась и я. Понимаете, я очень люблю сестру и искренне хотела помочь ей. Предлагала ей взять малыша из детдома, но Света наотрез отказалась. Честно говорила: не смогу полюбить, нужен свой, родненький.
Медицинские процедуры описывать не буду. Мне повезло, что хватило одного протокола. Беременность была насколько легкой физически, насколько сложной морально.
Да, я настраивалась, что это чужой ребенок. Что я просто «инкубатор», выноси — отдай.
На первом УЗИ я, чтобы не сорваться, попросила отвернуть от меня монитор. В него смотрели сестра с мужем.
А на 15-й неделе я почувствовала то, что не спутать ни с чем… Первые шевеления. Побежала обрадовать сестру. И полчаса мы рыдали, обнимая друг друга: она от радости, а я от понимания: это мой третий малыш!
С этого момента я жила как в аду. Я не должна была разговаривать с крохой, но я с ним говорила. Я еле сдерживалась, чтобы не оттолкнуть сестру, которая любовно поглаживала мой живот. Я стала нервная и дерганая, но мое состояние списали на гормоны. Никто так ничего и не понял.
Рожать я уехала в краевой центр. Сестра немного простыла и не смогла присутствовать на родах. Клянусь, узнав об этом, я даже вынашивала план побега вместе с малышом. Останавливало лишь наличие старших детей, я ведь не кукушка.
Все прошло хорошо, насколько могло быть. Я попросила не выкладывать ребенка мне на живот, не прикладывать к груди (сестра, правда, хотела, чтобы я еще и выкормила малыша, но это уж было чересчур). Я даже улыбалась в камеру, когда Света с мужем торжественно позировали на выписке с бело-кружевным кулечком.
На этом моя сила воли закончилась. Я бы хотела уехать далеко-далеко, чтобы никогда не видеть их счастливые лица. Только вот с этим было сложно. Более того, мы жили в соседних домах, и я же сама на этом в свое время настояла, когда сестра заболела.
Как вы понимаете, Антошу — так назвали сына (моего? Их? Нашего?) — я вижу регулярно. Света все время обращается ко мне за помощью, за советами, как к более опытной маме. Я держу его на руках, нянчу, пеленаю, помогаю купать. И мое сердце разрывается на куски. Совсем скоро он начнет говорить. Я до истерики не хочу слышать, как он говорит «мама» другой женщине, пусть даже родной мне и любимой. А я для него всю жизнь буду тетей Катей, вряд ли он когда-нибудь узнает правду.
Мне не с кем этим поделиться. Я ношу боль в себе. Пыталась поговорить с мамой, она не поняла: мол, сама на это пошла, что тебе, своих двоих мало. Какая короткая у нее память! Она уже не помнит, как уговаривала, как давила на самое больное. Мол, сама бы выносила, раз я такая жестокая, да возраст не тот.
А мне иногда снится, что у сестры рецидив онкологии и мой мальчик теперь действительно только мой…»